Оборачиваюсь к отцу:

– Я пришел, чтобы забить гол!

– Это наши ворота, а не ворота противника! Предатель! Ты показал им, куда идти!

Бильярдные кии трещат и разлетаются в щепки.

Сказочный великан одной рукой трясет меня за колено, а другой держится за руль.

– Ты, сынок, какой-то сон видел. Даже бормотал что-то.

Великан печален. Я непонимающе таращусь вокруг. Кабина грузовика увешана гирляндами амулетов из храмов и усыпальниц. Бильярдные шары великаньих глаз глядят в разные стороны.

– Кто знает, что ты там бормотал? Только не я. Нес какую-то бессмыслицу.

И тут ко мне разом возвращаются Эйдзи Миякэ и эти семь последних недель.

– Бессмыслица – она и есть бессмыслица, на какой язык ее не переводи, – продолжает Великан, которого, кажется, зовут Хонда, но проверять это уже поздно.

Я чувствую странную легкость. Сегодня утром я встретил отца. Чувство потери, чувство победы, но сильнее всего – чувство свободы. И сейчас, вопреки всем своим представлениям о жизни, я направляюсь в Миядзаки, чтобы увидеться с матерью – впервые за шесть лет. Со скоростью меньше пяти километров в час. Четырехполосный поток транспорта ползет по-черепашьи. Часы на приборной доске, подмигивая, сообщают, что сейчас 16:47. Я проспал больше трех часов, и кредит в банке сна еще не исчерпан. Если почтовый вирус Суги сработал именно так, как тот расписывал, файл Кодзуэ Ямая уже доставлен по каждому электронному адресу в каждой адресной книге по каждому электронному адресу в каждой адресной книге и так далее, девяносто девять раз. В общей сложности… по-моему, во всей Японии не наберется такого количества компьютеров. И теперь эту информацию никто не сможет утаить. Так или иначе, но я за это уже не в ответе.

– У Хадано пробка, – вздыхает Великан. – В дорожной сводке передали, что в десяти километрах отсюда перевернулся молоковоз.

Городской токийский пейзаж сменился сельским, расчерченным на квадраты рисовых полей.

– В ясный день, – говорит Великан, – там, справа, видно гору Фудзи.

Мир полнится моросящим дождем. Дождевые звезды на ветровом стекле превращаются в сверхновые, и дворники стирают их на счет «девять». Бормочет радио. По мокрому полотну скоростного шоссе Томэи шуршат шины. Микроавтобус с детишками из школы для детей-инвалидов обгоняет нас по внутренней полосе. Они машут нам руками. Великан мигает фарами, и детишки сходят с ума от восторга. Великан посмеивается:

– Кто их знает, этих детей. Только не я. Дети – загадочные создания.

Мимо маршируют шеренги теплиц. Мне вроде бы надо поддерживать разговор, чтобы хоть как-то оплатить проезд, но стоит открыть рот, как зевота раздирает лицо пополам.

– У вас есть дети?

– Нет, только не у меня. Мы с женитьбой родились под разными звездами. У многих дальнобойщиков есть подружки в каждом порту. По крайней мере, так они говорят. Но чтобы у меня?

У Великана есть своя история, но выпытывать ее как-то неприлично.

– Сигаретку? – Великан протягивает мне пачку «Кэбин», и я уже собираюсь закурить, как вдруг вспоминаю.

– Извините, я пообещал одному другу, что брошу.

Поэтому я зажигаю сигарету Великану и надеюсь, что мое жгучее желание затянуться развеется вместе с дымом. Поток транспорта ползет. Великан курит, перегибается через огромный руль и стряхивает пепел.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но когда-то и мне было столько же лет, как тебе. Я устроился на работу в «Сёва-Шелл», водил огроменные автоцистерны. Знаешь, какие огроменные? Ну такие, огроменные. Отдел перевозок организовывал обучение прямо на месте – двигатели у этих малюток не простые, а о-го-го какие, понимаешь? Общежития устроили в бывших казармах, на окраине Ямагаты. Скверное было местечко, дождь со снегом и заморозки даже в марте. Четырнадцать парней, на всех один длинный коридор, перегороженный на клетушки, ну, представляешь?

Тру глаза. Мы обгоняем детишек в микроавтобусе. Они прижимают лица к стеклу и корчат рожицы. Я думаю о людях, тонущих в подлодках.

– До этого я лунатиком не был. Во сне не ходил, никогда в жизни. А в Ямагате устроил целое представление. Не просто ходил, а вытворял всякую всячину. Вот, например, если снилось, что я гуляю по своему родному городку, я ходил по коридору, приговаривая: «Добрый день. Хорошая сегодня погода. Добрый день». Если снилось, что я знаменитый художник, утром оказывалось, что все зеркала перемазаны зубной пастой. Поначалу было безобидно. Я всегда убирал за собой. Мы, стажеры, думали, что это смешно. Меня никогда не будили: всем известно, что лунатиков нельзя будить, но никто толком не знает почему.

Радио посвистывает и завывает. Великан пытается его настроить.

– Я вот узнал почему – и это были худшие шестьдесят секунд моей жизни. Вот снится мне, что в жаркий денек я прохаживаюсь по тенистому рынку в Китае. И вдруг двое парней с криками наваливаются на меня, еще двое хватают за руки, еще двое пытаются разжать мне пальцы. А в руках у меня что? Мясницкий тесак – вот что. Из столовой. Им если ударишь, враз убьешь. Ну, такими обычно рубят замороженные туши. Я шел от клетушки к клетушке и будил своих товарищей-стажеров, постукивая тесаком по головам.

Впереди, в сгущающихся сумерках, пульсируют огни «скорой помощи». Серебристый контейнеровоз лежит на боку, кабина смята и искорежена. Легковушку поднимают на лебедке и грузят в пикап. Регулировщики перестраивают три ряда в один. У них светящиеся жезлы и флуоресцентные защитные куртки. Другие поливают дорогу водой из шланга. Великан гладит один из своих амулетов:

– Вот так-то, веришь в то, что мир незыблем, как скала. А потом вдруг как тряхнет – и все растает без следа.

Поток машин сочится по узкой полосе, обрамленной конусами дорожного заграждения. Великан нащупывает пачку «Кэбин».

– Огоньку не найдется?

Я зажигаю ему сигарету, гадая, окончена ли его история.

– Так вот, мой сон. Знойный денек, в Китае. Пить охота, сил нет. А на рынке продают арбузы. Сладкие, холодные как снег, арбузы. Вот прямо душу бы продал за один, это точно. Мать шепчет мне на ухо: «Осторожно, сынок! Тебе подсунут гнилье!» И тут я опускаю глаза и вижу: в дорожной пыли валяется кинжал, такой, как на раскопках археологи находят. Ну, я и пошел от лотка к лотку, постукивая клинком по арбузам. Определял по звуку, порченые или нет. Хотел найти хороший арбуз, расколоть его пополам и тут же съесть. – Узкий отрезок шоссе заканчивается, и Великан прибавляет скорость. – Ну, мне прописали лекарства от лунатизма. Я теперь сплю как убитый. Но в водительском удостоверении запись имеется, поэтому профсоюзная работа и опасные грузы не